Екатерина Мурашова - Кто последний? – Мы за вами!
«Почему вы этого не делаете?»
«Можно подождать. В своем сегодняшнем виде люди не представляют опасности для планеты. Есть возможность не форсировать ваш уход»
«Вам присуща агрессивность?»
«В человеческом понимании этого термина – нет».
«Почему вы скрываетесь от нас?»
«Мы этого не делаем»
«Какова ваша природа?»
«Очевидна»
«Почему вы пошли на контакт именно со мной?»
«Вы единственный настаивали на этом»
«Почему вы блокируете работу станции?»
«Мы не заинтересованы в ее работе. Пусть история человечества завершится.»
«Что вы предпримете, если она не завершится?»
«Нет достаточных данных для рассмотрения этого варианта»
«Почему вы не говорите, кто вы?»
« Не ясно, какой ответ вы хотите получить. Формулируйте.»
«Вы – творения рук человека?»
«Нет»
«Природы?»
«Уточните термин применительно к творческим функциям и наличию рук»
И так до бесконечности. Можно подумать, что ОНИ издеваются, если бы все это не было столь изнурительно серьезным для Анри. Однажды вместо ответа на появившийся неизвестно откуда вопрос :
«Каково соотношение понятий „банальность“ и „стабильность“«? (Анри не было в лаборатории, а я все равно не знала, как на него ответить) – я написала:
«В стране банальных афоризмов
Мы все влачим свой жалкий век…»
К вечеру строчек оказалось уже четыре:
«В стране банальных афоризмов
Мы все влачим свой жалкий век
Стабильность сна и смерть харизмы
О, как ты жалок, человек!»
Анри взглянул на строчки с нескрываемым удивлением. Но он может и сыграть. Стояна, вроде бы, в лаборатории не было. Неужели у НИХ есть чувство юмора?
Сначала Анри караулил их в лаборатории. Потом перестал. Однажды я застала его стоящим на стуле и щепочкой счищающим пыль с верхней полки в кофейное блюдечко. Раньше, чем я по-настоящему испугалась, он объяснил мне, что засыплет этой пылью клавиатуру и таким образом узнает, прикасался ли к ней кто-нибудь в его отсутствие. Никто, как и следовало ожидать, к его компьютеру не прикасался, а пыль лежала там до тех пор, пока ее не сдуло сквозняком. Послания «от НИХ» исправно появлялись.
«Какими вы видите нас?»
«Все люди делятся на хищников, убивающих другие живые существа, сапрофитов, поедающих мертвые ткани, и поедателей растений, тех, кого вы сами называете вегетарианцами» – сообщили ОНИ.
«Все ясно, – возликовал Анри. – ОНИ – растения. Только растения могли бы взять этот признак определяющим для классификации».
Митра строит для Кларка песочный город. Все делает по правилам: роет яму, укладывает камни в фундамент, делает костяк из веточек, потом засыпает получившуюся конструкцию песком. Кларк внимательно наблюдает. Если бы город строила я, он давно уже все разрушил бы. Но Митра – его бог, а богу нельзя мешать, особенно в процессе творения…
– Митра, – спрашиваю я. – А вот если бы на земле были еще какие-нибудь разумные существа, кроме людей. И они были бы могущественны и свободны, и сильнее людей…
– Органической природы или неорганической? – прервал меня Митра.
– Не знаю. И никто не знает. Люди их никогда не видели, но знают, что они есть. И они могут с людьми общаться, а люди их все равно не видят. Или не замечают. Кем или чем они могли бы быть?
– Облаками, – тут же ответил Митра. – Они могущественны и свободны. И способны к агрегации. А каждая капелька воды может выполнять роль нервной клетки. И связь между ними – тоже не проблема, потому что молекулы воды – это диполи, а атмосферные электромагнитные поля…
– Хватит, Митра, хватит! – я замахала руками, а Митра тут же замолчал, и во взгляде его была такая привычная покорность судьбе… Бедный мальчишка! Лучше бы я его дослушала. Но жалость Митра не приемлет. Только понимание и компромиссы. Бедная Стефани!
Понятно, почему он столько возится с Кларком. Кларк слушает его, и никогда не просит замолчать. Это очень важно для Митры. И наверное полезно для Кларка. Эсмеральда недавно тестировала его, сказала мне много всего малопонятного. Основной вывод я поняла так: Кларк – обычный. И очень чувствительный (Эсмеральда сказала: высокий уровень развития эмоциональной сферы), как будто он сын Анри. Эсмеральда сказала: сигнальная наследственность. И вид у нее при этом был такой, как будто бы это что-то объясняет.
Митра, когда был совсем маленький, выстраивал такие почемучные умодробительные цепочки.
«А почему небо синее?»
«Потому что через него космос просвечивает.»
«А как просвечивает?»
«Ну, атмосфера все лучи другого цвета задерживает, а синие пропускает.
«А почему она синие пропускает?»
И так до тех пор, пока интервьюируемый не выходил из себя или не сбегал. Я спрашивала его: Зачем ты это делаешь? Чтобы всех разозлить?
Он говорил: Нет. Я знаю, что где-то в конце есть самый главный вопрос, и после него все сразу станет ясно. Но мне никак до него не дойти.
Тогда я смеялась, а теперь понимаю, что он прав. До главного вопроса, а тем более до главного ответа ох, как нелегко добраться…
После этого разговора я не раз ловила себя на том, что с подозрением смотрю на облачное небо и гораздо больше, чем раньше, полюбила ясную погоду.
– Ты заметила, что твоя подруга Стефани за последний год здорово поумнела? – спросил Анри.
– Она и раньше была умная, – дипломатично сказала я. – Но, конечно, Митра кого хочешь…
– Знаешь, я, наверное ошибался. Помнишь, когда рассказывал тебе, что человеческие таланты появлялись из-за отсутствия искусственного отбора. А ты еще сказала, что среди больных дураков столько же, сколько среди здоровых… Так вот, ты была права, а я – нет. Сейчас я думаю, что люди приобретали некие утраченные ныне качества (сейчас мне не хотелось бы вешать на них ярлыки) в борьбе друг за друга.
– Ты говоришь о ревности? – идея Анри показалась мне более чем спорной.
– Нет, конечно, нет. Я говорю о том, как Стефани борется за Митру. И Марсель, который из-за него уже прочитал тысячу книг и извел несколько десятков кроликов, и я постоянно думаю о том, чем бы еще «накормить» его мозги. И все мы меняемся… А ты борешься за меня, против моих галлюцинаций. Ты ведь считаешь ИХ галлюцинациями, правда?
– Я не знаю…
ПИСЬМО
(Вложено в дневник вместе с засохшим и обесцветившимся колокольчиком, написано тем же самым округлым подчерком)
Сейчас осень, но между нами, как всегда, лежит хрусткая и прозрачная апрельская недоговоренность. Наверное, что-то подобное есть в любых отношениях, потому что одному человеку не дано до конца понять другого. И в этой тусклой банальности спрятана львиная доля счастья и не меньшая доля боли людских соприкосновений.
